Александр Калуцкий: тест на высоту

Когда я умер, меня пригласили в небесную канцелярию. Ангел — столоначальник выложил бланк анкеты:
— Тут главные пункты. Поставьте галочки в квадратиках напротив того, что сбылось. — Протянул он мне авторучку и посмотрел на свои наручные часы.
Стандартный лист формата А — 4, 14 — ый  шрифт. «Шапки» — предисловия на бланке не было — сразу шли пункты.
«Любовь». Я хотел кинуть прочерк, но ручка не писала. Расписал стержень о какую-то газету, продрав ее чуть не до крышки стола.
Итак, по — новой:
«Любовь» — прочерк.
«Семья» — прочерк.
«Дружба» — прочерк.
«Профессия» — прочерк.
«Деньги» — прочерк.
«Признание» — прочерк.
«Счастливое детство» — прочерк.
«Беззаботная молодость» — прочерк.
«Комфортная старость» — прочерк.
«Глаза» — поставил галочку.
А эта галочка вдруг крылышки распрямила, сомкнула их над собою, потом изящно взмахнула ими и вышла из квадратика. И оказалось, что это, не галочка, а чайка — живая, настоящая.
Впервые я видел чайку так близко. Перышко в ее крыле было задрано и торчало перпендикулярно крылу, ее черные глаза тонули в каких-то желтых, нездоровых кружках.
Она была похожа на макет парусника с серыми, обвисшими парусами. Птица глянула на меня сердитым, черным глазом и спрятала голову под крыло, как подмышку.
Ангел c любопытством изучал мою анкету, словно читал чужое письмо:
— Однако, какая никчемная у вас жизнь. В ней ничего не было. Прошли транзитом по миру, отразились в чужих окнах безликим силуэтом. И отбросили копыта. Что, неужели и отдельного домика с удобствами не нажили, ну, хотя бы у реки? Может все таки-записан где-то на матушку, а?! — Подмигнул он мне с каким-то даже азартом.
— У меня были глаза, я видел мир. А это немало.
Крылатый надул щеки, недоуменно пожал плечами:
— Неужели не завидовали? — Усомнился он.
— Завидовал. Тем, кто умеет лечить, тем, кто умеет петь. Настоящим поэтам завидовал и писателям, которые умеют так… которые — умеют, а не так, как я. Всем тем, кто может радовать людей. Вот режиссеру Эльдару Рязанову завидовал. А еще способным в сексе, влюбленным — очень красивые они, когда любят. А еще был на сцене оркестр, а в нем — пожилой, печальный пианист в очках. Я ему завидовал.
Пернатый рекрутер посадил на нос золоченое пенсне, снова всмотрелся в документ:
— Можете претендовать на рай, ваша анкета — пропуск туда. Правда, будет еще тестирование. Сами понимаете, таких, как вы — миллионы. Слышите гомон? Это очередь за дверью собралась. Желающих пруд — пруди, есть и более достойные. Порекомендую, но не за что не ручаюсь. Беда таких как вы в том, что всегда найдется тот, кому было хуже, — он дохнул на печать, размашисто, как кулаком, грохнул ею по анкете:
«И за борт ее бросает в набежа -а — вшую волну», — нарочито высоко попел он, озабоченно разглядывая оттиск.
-Господин ангел, когда-то у меня была жена — хорошая, верная женщина, но я ее предал. Ну, так получилось. А потом я заехал к ней, проездом, а она забивает гвозди, сама ремонтирует стиральную машинку. Она даже не подумала, что рядом — мужчина, она привыкла рассчитывать только на себя. Страшно видеть, как женщина, которая тебя любила безответно и осталась тебе верна, покорно смирилась с одиночеством. Понимаете?
Обнимать любимую, вдыхать солнечный аромат ее волос, помочь человеку, попавшему в беду, так, чтобы сразу его из той беды вытащить, быть причастным к музыке — служить хотя бы тем самым никому не известным пианистом, но в настоящем оркестре — вот что для меня рай. Так, чтобы мои пальцы уверенно гуляли по клавишам синтезатора белым и черным, и график звука строился на его экране ломанной линией, как кардиограмма. Ведь такое понятное желание, верно? Я бы не просил петь в микрофон, и даже не просил написать песню. Я не поднял бы эту радость, она для меня была бы слишком тяжела, для моего разума — непостижима. Но пианистом, простым пианистом я ведь мог быть?… Да нет, конечно, не имел я на это право, ведь у меня нет ни слуха, ни голоса.
Вы можете пожалеть меня, но я привык обходиться без всего этого. Мои цветы осыпались, не распустившись. Мне все это по — настоящему, по — честному теперь не нужно. Мне эта весна — по природе моей окоченевшей, зимней — уже чужда. Я, если и захочу, то не восприму. Так какой новый рай вы мне обещаете? Какой свежий бутон вы хотите приживить к этому засохшему венку? Не срастется, не слепится. Так что возьмите свой рай себе. А мой прошел мимо. Я у вас прошу лишь одного — оставьте меня в покое. То есть, оставьте в покойниках. Мне этого статуса вполне хватает. Мне от вас больше ничего не надо. Отпустите только чайку.
— Нет, не отпущу, — возразил ангел, — это наша уборщица, возомнившая себя птицей. Так одну выпустишь, весь персонал разбежится.
-Ну какая уборщица, — постучал я себя по лбу костяшками пальцев. — Это чайка, вон, у нее крылья! Я серьезно с вами пытаюсь разговаривать, а вы все шутите, а вот ей не до шуток. Она переживает.
— Вы думаете? — Он скользнул отрешенным взглядом по потолку, стеклышко его пенсне блеснуло солнечным лучом и погасло.
Херувим подошел к окну, поднял жалюзи, замер, засмотревшись на улицу, а потом решительно распахнул форточку, как бы приглашая меня сделать то, о чем я просил. В канцелярию хлынули звуки с улицы — шумело море, где — то остро визжала циркулярка, и звучала музыка группы «Эра». Свежий ветерок качнул мясистые листья на фикусе в кадке. Тронул нижние, тронул верхние.
Двумя руками я взял птицу и удивился, какое пышное у нее оперение — маленькое, тепленькое тельце было глубоко внутри, чувствовались его тонкие косточки. Я ощущал, как часто и тревожно бьется ее сердечко, чуть не вырывается. И сердитой она казалась от своей беззащитности и беспомощности. Кого-то напугать хотела своим «воинственным» видом, глупая.
Осторожно, что бы не сломать, я поднес чайку и в окно ее выпустил. Она расправила крылья, встала против ветра, взошла по ветру, как по лесенке и воспарила над морем с радостным криком. Воздушные струи подхватили ее и унесли под белые клубы далеких облаков, на фоне которых она превратилась в маленькую графическую галочку.
— Какое странное у вас желание, — снял ангел пенсне, потер пальцем переносицу. — Вы, часом, не из общества защиты животных?
— Если сумели нарисовать птицу, рисуйте и небо, — сказал я ему.
Столоначальник включил старенький, ламповый приемник, крутнул ручку настройки. Поймал волну, потом добавил звука, очарованный склонился ухом к динамику.
«Погляди, погляди, погляди на небосвод,
Как сияет он безоблачно и чисто,
От чего, от чего, от чего гармонь поет,
От того, что кто-то любит гармониста»,-
упоительно пел красивый девичий голос.
— Это не песня, а какой-то батон с майонезом! — Дурашливо всхлипнул ангел.
Я закрыл глаза. Открывать душу этому святому цинику мне расхотелось. Я поднял веки и вдруг увидел, что ангел — каменный. Белый, яркий до желтизны, c пустыми, античными глазами. Я глядел на него искоса, с подозрением — мне подумалось, что это какой-то новый фортель, с этого типа все сбудется. Но, похоже, теперь все было серьезно.
Он высился памятником над летней, тенистой аллеей, окруженный цветущими клумбами и крутыми фонтанами. Верхний мыс его левого крыла треснул, из трещинки пророс цветок ромашки. По слепому яблоку его правого глаза разбежалась тончайшая сеточка сосудов, она тоже окаменела и стала синей. Силуэт у ангела был тревожный, даже страшный, он словно был придавлен тяжелым диском своих крыльев, косо лежащем на его спине. Он смотрел своими невидящими глазами куда-то поверх меня и был похож на небывалого зверя, окаменевшего в рывке.
И лишь часы на его руке, которой он опирался о колено, были настоящими, фирмы Seiko. И бежала живая стрелочка по небесному циферблату, бежала, не останавливалась.
«Дошутился», — с грустью подумал я.
Обе дорожки аллеи впереди, в перспективе сошлись в белокаменную арку, перекрытую радугой. За аркой простиралась синева, подернутая легким, облачным дымом, и я не мог понять море это или небо — глубина там или высота.
Вход под арку был открыт.

Фото — из открытых источников.

Друзья, Позитив24.рф открывает новую страницу в своем развитии: теперь мы будем, помимо текстовых, создавать и аудиоверсии историй своих героев.

А далее будут и видеофильмы.

Администрация сайта.