Поезд в снегу ( дорожная новелла )

В тот раз вагон был почти пустой. Минуты за две до отправления в ячейку моего плацкарта вошла девушка, простоволосая, в миниатюрной, кожаной курточке с опушкой, в приталенных джинсах и черных ботфортах.

Она принесла легкий флер морозной свежести и тонкого парфюма, такого красивого, что захотелось жить.

Я сидел на своей полке у окна, смотрел в окно и видел ночной перрон и редких провожающих, что шли к подземному переходу, изредка бросая взгляды на вагон.

Начинался снегопад. Здесь, в темных низинах, до стекол долетали лишь одиночные снежинки,  а там, в сияющих высотах, под самым фонарем, снег уже вовсю штриховал его вертикальный луч.

Когда состав тронулся, я вышел в тамбур, чтобы не мешать соседке осваиваться на своем месте.

Разглядеть ее толком я не успел, просто не люблю пялиться на незнакомых людей, даже если они очень интересные. Но с беглого взгляда я понял, что она красива. И это было удивительно: такие ездят на лексусах, подаренных «спонсорами»,  в «СВ», ну, или, на худой конец, в купе.

Меж тем поезд набирал ход. Окраины города гирляндами огней бежали за ним, словно жалея, что он уходит далеко, и беспомощно отставали, растворяясь во тьме.

Когда я вернулся, она уже переоделась в футболку и спортивные штаны и сидела на аккуратно заправленной полке, тоже глядя в окно. Ее розовая сумочка стояла на столике у окна, перед ней лежал смартфон.
— Добрый вечер, — неожиданно сказала она. — Извините, что сразу не поздоровалась, у меня такое бывает: задумаюсь и ничего не вижу вокруг. Интересно да, вагон пустой, а они всех пассажиров в одно купе сгоняют.

Да, она была красива, при этом разговорчива, что тоже нетипично. Такие обычно молчаливы и надменны. Во всяком случае, со мной.
— Меня Анна зовут, — представилась она.
— А меня Александр, очень приятно, Анна.
— Мне тоже. А вы до какой станции едете?
— До, С…
— О, и я. 12 часов пути.
— Да.
Я стал раскладывать свой матрас.
— Сразу видно, что вы редко в поездах бываете, — заметила Анна.
— С чего вы взяли?
— Те, кто часто ездят, постель ловко заправляют, а вы — будто в первый раз.
Поездами я наездился вдоль и поперек, и почему я показался ей неумелым в вопросах оформления полки для меня было загадкой. Впрочем, я по жизни неуклюжий.

— А вы наблюдательная.
— Да, я в медицинском учусь. Людей буду лечить, поэтому приходится быть осмотрительной. Буду психотерапевтом, впрочем, вы это вряд ли поймете.
Я прилег, и лежал, сцепив руки на затылке, уставившись в верхнюю полку.

Когда-то мне самостоятельно пришлось изучить психотерапию, чтобы вытащить самого себя. Я знаю принципы работы с психикой, знаю, что все психотерапевты делятся на фрейдистов и павловцев, то есть на тех, кто исповедует приверженность теории подсознания и теории условных рефлексов.

Я вспомнил, как когда-то, очень давно, в редакцию газеты, где я работал, был приглашен главврач областного психоневрологического диспансера, и я сказал ему, что, по моему мнению, Фрейд и Павлов не противоречат друг другу, а взаимодополняются, чем, кажется, гостя очень озадачил.
Вспомнив его лицо, я невольно усмехнулся.

— Ну, то есть, я хотела сказать, что это не именно вы «вряд ли поймете», а не подготовленному человеку трудно понять, — поправилась Анна. Она, действительно, была умной, доброй девушкой.

Анна взяла смартфон, который беспрерывно схватывался новыми сообщениями. Я достал блокнот и карандаш. Поднял обложку, сделал вид, что пишу.
И странно было мне, что я еще на что-то надеюсь. Странно, почти весело, вон, как я забавно распрямил спину, когда вернулся из тамбура, если бы не болела нога, так, наверное, и реверанс бы исполнил перед юной попутчицей, клоун старый.

И плыл по руслу дороги серый вагон, и колеса послушно отстукивали свой ритм. Я перевернул пустой лист и снова задумался: и как я мог дойти до жизни такой горькой, что меня, где ни вомни, лунка тут же наполнится слезами. Не знаю.

Ну, а с рассветом поезд подходил к нашей станции.
— Вы извините, я кажется вчера вас заболтала, — сожалела посвежевшая Анна после водных процедур в умывальнике. Она действительно была красива, отсутствие косметики делало ее лицо каким -то совершенным и завершенным. Торжественным, почти возвышенным, — меня часто укоряют за болтливость. А я никак не могу взять себя в руки. Как та лягушка — путешественница.

Она доверчиво улыбалась, обнажая ряд снежно — белых зубов. Да, она была красива всерьез, трагически, когда лицо это уже не личное дело, а достояние эпохи. Когда перестаешь улыбаться и шутить, а смотришь с изумлением, даже испугом.

— Ну, при вашей профессии это скорее достоинство. Иной психоанализ может длиться годами.
— А вы откуда знаете? — Она как -то по бабьи всплеснула руками, села на полку и внимательно, почти профессионально всмотрелась в меня.

— А, может, я писатель, — на миг взяло во мне верх мое мужское озорство какой-то своей еще не до конца засохшей веткой.
— Ой, нет, — категорически покачала она головой. — Вот уж на писателя вы совсем не похожи. И потом, настоящие писатели в плацкартах не ездят.
— Настоящие — да.
— А хотите, я скажу, кто вы? — Настаивала она. — И на миллиметр не ошибусь, вот увидите.

Я съежился внутренне, но было уже поздно.
— Живете вы в деревне,вы пенсионер,пенсия у вас совсем маленькая, а работали, скорее всего, пожарником. И вам…вам… вам, сейчас скажу,.. 64 года! — Засмеялась она и захлопала в ладоши.
— А почему пожарником?
— А мой дедушка работал в пожарке, вы на него похожи. Угадала?! Ведь угадала, не притворяйтесь!
— Ну, в общем, да, — нелепо улыбнулся я, словно меня застали врасплох за постыдным делом.
Она действительно «почти» попала, только ошиблась на 10 лет, мне 54, и пожарником я никогда не был. Да что обижаться, если мне все дают гораздо больше, чем есть на самом деле. Пора уже привыкнуть.

Издалека, с перрона я смотрел в ее сторону, как у машины она трогательно целуется с  пожилой женщиной в сложной многоуровневой папке, видимо, с матерью, как принимает букет роз у черноволосого парня, видимо, жениха — красивого, под стать ей. Как он вертляво распахивает дверь авто, и она садится, грациозно поставив в салон ножку.
Радость, праздник и блеск сопровождали всю эту, в общем-то мимолетную сцену.

Я взял за ремень свою почти пустую сумку, повесил ее на плечо. Город открыл передо мной одну из своих извилистых, узеньких улочек, ведущую к автовокзалу.

Редкие струйки снега змеились по расколотым плитам тротуара, дымились на их краях. И вспомнилось вдруг то самое, из Филатова:

«Но вот, не в силах сам себе помочь,
Ты все воспоминанья гонишь прочь,
А часовая стрелка целит в полночь..
Бессильна память. Бесполезна злость.
Одно понятно: что-то не сбылось,                                                                                                Но что, когда и где уже не вспомнишь»…

Александр Калуцкий

©

фото — из открытых источников

---