Posted by Белгородский симфонический оркестр, это не просто субъект культуры, ну и образовательный фактор, позволяющий понять непосвященным, что такое классическая музыка во всей ее красоте и гармонии.
И не зря обращенные в классику уверяют, что единожды побывав на концерте этого оркестра, вы захотите услышать его снова и снова.
А у вашей реальности появится новое звучание, решительно раздвигающее представление о значении и качестве звука.
Главный дирижер Белгородского симфонического оркестра Рашит Нигаматуллин, говорит, что его работа с музыкантами не ограничивается сценой — ментальный контакт участников оркестра между собой и с их дирижером продолжается за пределами сцены, как у любого высокоорганизованного творческого коллектива, будь то театральная труппа, рок-команда или симфонический оркестр, ориентированного на покорение новых художественных высот, ищущего свою трактовку того или иного произведения.
И в этом движении к идеалу важен лидер, и не только в профессиональном плане, а и в общечеловеческом.
Нигаматуллин именно такой лидер и есть!
Он безусловный авторитет для своих инструменталистов, он личность, организовывающая, вдохновляющая и направляющая — у оркестра множество престижнейших наград, его слава ушла далеко за пределы Белгородской области.
Сдержанный в общении маэстро дает волю своим эмоциям на сцене. И если симфонию можно сравнить со стихией, тут он и укротитель, и шаман, вызывающий ее. Он разрушитель традиций, и при этом — состоявшийся творец, он знает, что такое успех и зависть конкурентов.
Как отмечает сам, каждый его день- это борьба за право на свою позицию, на свой взгляд.
— Рашит Дихангреевич, классическая музыка для многих людей — как иностранная речь: звучание слышу, а «о чем» оно, не ведаю. Как учиться понимать классику? С чего начать?
— Не надо учить ничему и никого. Если ты настоящий музыкант, ты бьешь в сердце и в душу. И тем хороша музыка, что она воздействует на подсознание. Человек может не знать теорию музыки, но он понимает, что испытал потрясение, вдохнул полной грудью, принял порцию духовного очищения.
— Существуют какие-то технологии в вашей профессии, которые вы применяете на сцене? Или она — это некий эфир, интуиция?
-Римский- Корсаков сказал, что дирижирование- это дело темное, неясное. Я формулирую несколько иначе — это божественная миссия. Только в таком контексте мы можем говорить о дирижере, как таковом.
Очень многие размахиващие руками перед оркестром, априори не имеют право называться дирижерами, это просто довольно распространенная сейчас клоунада, которая уводит слушателя не в ту сторону. Мешает правильному восприятию произведения…
— Вы, как профессионал, как определяете уровень профессионализма другого дирижера?
— Это определяется сразу. Настоящий дирижер он живет музыкой. Он не думает ни о чем, кроме скрупулезной подачи материала и его духовной составляющей. И его цель передать как можно глубже, выразительнее ту идею, которую заложил в произведение автор.
Настоящий профессионал — это подлинник, посредственный дирижер — репродукция. Наблюдайте, ваше впечатление не обманет вас.
Что еще отличает мастера- он не боится разрушать традиции, идти наперекор сложившемуся мнению, это высокая ответственность , тяжелая ноша, а иногда и прямой риск, ведь он волнует болотистую местность. И даже если его действия направлены на очищение этого болота, оно все равно упрямо сплачивается и противостоит ему.
Что касается моего профессионализма, пусть его оценивает зритель- слушатель, я лишь скажу, что и мне часто приходится отстаивать свое видение. Каждый мой день, это борьба.
— Казалось бы, есть оркестр, вы безусловный авторитет, мастер, а оказывается и вам приходится самоутверждаться…
— Безусловно и прежде всего перед своим оркестром. Ты должен каждый день доказывать оркестру, что ты имеешь право им управлять. Это есть необходимое условие твоего существования. Это как в жизни, чтобы быть женщине интересным, ее надо завоевать. Оркестр, это «женщина», которую необходимо завоевывать, каждый день, бесконечно!
— А в чем, по вашему мнению, заключается традиция? Это какие-то методики, школы, практики?..
— И в них тоже. У меня, как у дирижера, свой взгляд на музыку. Самые лучшие европейские оркестры зачастую отличаются тем, что они исполняют ритм, темп и различные нюансы вполне идеально, но за этим не стоит человеческое «я»- отношение к каждой ноте, развитие идеи — от первой ноты, до последней.
— А композиторы, это хорошие дирижеры? Или здесь нет правил? К примеру, Чайковский хорошо дирижировал?
— Чтобы судить об этом надо было это увидеть и услышать. Допускаю, что иногда это совместимые профессии. Тот же Чайковский, сказал о композиторе Малере, прослушав спектакль: «дирижер здесь не средней руки». Тогда Малер был молодой и пробивал успех своих сочинений через дирижирование.
Но удачное сочетание композитора и дирижера в одном лице — крайне редкое совпадение. Скорее даже некое исключение
— А как дирижер, работая за пультом, может поощрить музыканта?
— Здесь много средств воздействия. От кнута, до пряника, от улыбки, до хмурого сведения бровей. Все позволительно: и танцуешь перед ними, и поешь, и выпрыгиваешь из рубашки… все для того, чтобы донести идею.
Когда музыкант понимает идею твою, тогда он начинает отвечать. У него есть свой взгляд, свои границы видения, а чтобы эти границы раздвинуть нужно провоцировать духовно — эмоциональное развитие. И воздействие здесь уже не административное.
Дирижер может быть начальником, но при этом для оркестра он будет нолем, если он не может вдохновить. Музыкантам нужен творческий полет, вдохновение. Вот и сумей вдохновить, если ты берешься дирижировать.
Как ты это делаешь, не важно. Когда я вижу, что нужен кнут, я его беру, когда понимаю, что напряжение возросло и надо гайки отпустить, то я это делаю.
То что видит и слышит зритель- слушатель на сцене- это лишь вершина айсберга. Основная работа идет на репетициях, скрупулезно отрабатывается каждый штрих, прием, чтобы достигнуть того качества звучания, которое ты слышишь в идеале.
Порой первое прочтение произведения оркестром кардинально отличается от того, что представляется публике. Оркестр должен быть твоим единомышленником: дышать и мыслить, как ты.
— Ну казалось бы, есть концерт, партитура, как величина постоянная. В чем может заключаться разница между видением произведения композитором и его прочтением дирижером?
— Разница может быть значительная. В моей практике такое случается часто. Когда я беру произведение, ну допустим, современного автора, я его готовлю, а потом исполняю, автор, как правило, восклицает: Боже, а я и не знал, что написал такую замечательную музыку! Это дает мне право надеяться, что я — на верном пути. Это к вопросу о разрушении традиций. Я исполняю не так, как исполняют другие, иначе. Это сложно, как я уже говорил. Ты должен переубедить музыкантов, привлечь их на свою сторону, зажечь идеей. Чтобы они зажглись, как ты. И уже отсюда импульс идет к слушателям.
— Выходит, дирижер — это полноправный соавтор композитора?
— Конечно. Он интерпретатор. А интерпретация- значит очень много. Она способна отвратить слушателя от произведения, а может сделать эту музыку любимой. Задача дирижера понимать, чувствовать потенциал сочинения. И уметь раскрыть его.
Если автор настоящий, то он проводник высших сил, и порой неосознанно закладывает в свое произведение вещи, неведомые даже ему.
Мое дело, как исполнителя, попытаться понять это, может быть отойти, посмотреть со стороны, отделить зерна от шелухи привычных, стандартных исполнений, которые превратились в традицию. В этом случае ты должен, как археолог откопать архитектуру его первоначального замысла, или, как скульптор, отсечь от мраморной глыбы все лишнее.
—Белгород — небольшой город, тут только формируется классическая музыкальная традиция. Вы — человек искусства, реализовавшийся мастер, знававший мировые сцены, увенчанный престижными титулами и наградами. Комфортно ли вам в Белгороде?
— Знаете, человеку ищущему сложно в любой культуре, в любой среде. Не важен масштаб города, его социальный разрез, или уровень образования, хотя с Белгородом тут все порядке.
Художник всегда в окружении людей восторгающихся, а взять что-то для себя он может от талантливых, разбирающихся критиков.
А если нет таковых, то одиночество, зачастую становиться его уделом, просто потому что тебе самому в самом себе надо лелеять или оттачивать свой замысел, беречь его от грубого некомпитентного вторжения.
Ведь придет тот час, когда тебе придется отвечать, что ты сделал с тем, что тебе даровано.
Об этом я всегда думаю.
— Вы, в отличие от других дирижеров, часто на концерте управляете оркестром без партитуры, «по памяти», что вам дает эта уникальная способность?
— Когда ты свободен от партитуры ты можешь охватывать взглядом сцену: всех и каждого. Видеть состояние того или иного музыканта, предугадывать его движения. Если видишь, что он волнуется, стараешься его приободрить улыбкой или жестом. Если видишь, что какой-то разгильдяй слишком расслабился, то делаешь так, чтобы он вернулся в реальность, и так далее. Есть дирижеры, которые без нот работают ради самолюбования.
Я делаю это из необходимости потому, что знаю, без нот оркестр играет лучше и контакт у нас качественнее и продуктивнее. И потом, лично для меня, легче выучить партитуру наизусть, чем то и дело отвлекаться на ее перелистывание по ходу концерта.
— На сцене вы дирижируете будучи спиной к зрителю. А как вы считываете состояние и реакцию зала? Вам, в принципе, нужна его поддержка?
— Невероятно важна! Состояние зала оно во многом определяется на слух. Я чувствую всегда, как зал реагирует. Приятно конечно, когда твои находки он тут же непроизвольно сопровождает возгласами одобрения. Это происходит не только за границей. Вот недавно в туре по городам Центрального округа России мы играли в Туле, так одна бабушка там буквально охами и вздохами «комментировала» каждую фразу, каждый поворот, каждый изгиб выступления. Это было очень вдохновляюще!
Наш оркестр отличает тонкость музицирования. От того, как ты это сделаешь, ты можешь захватить слушателя, или отбить человеку желание слушать.
— А что для вас является наивысшей оценкой зрителя?
— Его адекватная реакция. В этом плане мне нравится миланская публика, в том же оперном театре Ла Скала. Она бескопромисна.
Если ты отработал с полной самоотдачей, тебя поднимут прямо с машиной и понесут, но если схалтурил — то пощады не жди — освищут и вынудят покинуть сцену. И это правильно! Потому, что дирижер сто раз подумает, оценит свои силы перед тем, как рискнуть выступить.
Помню после концерта в Мадриде, зал на 2000 мест, зрители буквально вскочили в едином порыве, нас чуть ли не смел шквал оваций. Зал и сцена там расположены тесно, зрители сопели мне в уши. Везде публика разная: где-то более хулиганистая, где-то аристократическая — способы выражения своего отношения к происходящему на сцене у нее различные, но вы всегда поймете ее настрой.
— А симфонический оркестр может сыграть на копроративе?
— Всякое бывает. В 90 — е годы я работал в Харькове. Мы выживали, как могли и на корпоративах выступали. Ну мы принципиально играли лишь классическую музыку, без всякой пошлости. Понимаете, не важно, где играть. Важно — как!
Александр Калуцкий
Отдельная благодарность отделу по связям с общественностью
Белгородской государственной филармонии и его руководителю Анне Коротковой за высокопрофессиональную организацию этого интервью
черт, шикарное интервью. а дирижер просто талантище невероятный. через текст это передано филигранно. спасибо. вот уж не знал, что дирижер это настоящий творец. казалось маши себе палочкой…