Смешной рассказ о том, как сельский солдат — срочник «слетал» в космос и получил за это ремня от отца.
В далекие семидесятые годы, в воронежском селе Семиглядье в семье оборотистого колхозника Савелия Забояркина подрастал весьма экстравагантный сынок Ленька, который в пику своему мудрому папаше, считался полнейшим разгильдяем, что называется без царя в голове.
Смешной рассказ «Кусок холста и звездное небо»
Был он лопоух и белобрыс, но брови имел черные, чрезвычайно подвижные, которые невпопад складывал грустным домиком, когда хохотал, высоко поднимал удивленными дугами, когда сам пытался кого-нибудь удивить и словно в радости раздвигал, когда его обижали.
Фигура у него тоже, мягко говоря, была нестандартная: по женски округлая и ядреная с высокими, мясистыми бедрами, которые, казалось, начинаются уже подмышками. Ленька даже бегал на женский манер, плотно прижав согнутые в локтях руки с маленькими кулачками к бокам, сводя колена и широко разбрасывая крупные ступни, как будто хотел во что бы то ни стало отшвырнуть их подальше, как старые тапки.
Односельчане относились к Забояркину – младшему, как к явлению забавному и нелепому, может потому он кличку носил соответствующую — Кенгуру.
И не то, что бы это был хулиган. Нет, его скорее следовало бы отнести к типу этаких очень активных разносторонне развитых романтиков, почти безвредных и дружелюбных весьма, для которых жизнь представляется сплошным полем для культурных экспериментов. То в клубе фильм начнет громко комментировать непосредственно по ходу сеанса. И не уймется, пока рассерженный зритель не поколотит горе комментатора. То соседскую корову обольет строительной краской. А однажды в школе перевернул портрет Ленина и намалевал на обратной стороне нагую девушку. Случай вызвавший живейший восторг учащихся, предынфартное состояние у директора, и, ставший причиной вторжения в десятилетку десанта из членов комиссии РОНО.
Надо ли говорить, что в школе вздохнули с облегчением, когда Ленька кое-как закончив 10 классов, покинул ее стены.
Забояркин — старший не нашел ничего лучше, как устроить своего непутевого отпрыска на местную ферму дояром. До армии сыну оставался еще целый год, не болтаться же ему без дела.
Ленька поначалу всячески противился позорной для парня должности, но после того, как суровый отцовский ремень основательно погулял по его округлому заду, смирился с выпавшим жребием и понурый отправился дергать коров за соски.
-Беда, девки,- горячо шептала Машка Слойкина, ветврач МТФ перед утренней дойкой, отпуская дояркам ведерки.- Кенгура к нам на работу устроилася. Копец ферме.
Ленькино прозвище селяне склоняли направо — налево, но не это главное. Главное, что группу буренок то ему путную не дали, подогнали выбракованное стадо, коров с нестандартным, или как это называется «козьим» выменем, а из такого, как не цмыкай большого молока не добудешь.
А тут еще пацаны не давали ему прохода: «Кенгура — доярка, Кенгура — доярка». В общем Ленька затосковал и с тоски и в отместку своему бездушному папаше сочинил четверостишье, которое на долгие годы сделало того посмешищем для всего села:
«Я по фене не ботаю, Я на ферме работаю, Лучше видеть попу( тут употреблялось словцо по крепче) дояркину, чем Савелия Забояркина».
Опозоренный Савелий до конца дней своих не верил, что стихи написал сын, однако тогда для профилактики хорошенько высек его и на ферму больше не посылал.
Весна в следующем году была ранней, какой-то на удивление бело-синей. Синее небо и густые белые туманы, целыми днями стоящие над землей, безветрие, и камерная тишина, в которой необычайно четко звенели чистые ручьи.
В апреле Ленька засобирался в армию. А еще спустя месяц, когда земля освободилась от снега, и по обочинам упругих, только что набитых грунтовых дорог, загорелись яркие фонарики Мать и Мачехи, слепящие даже днем, отправился в войска.
Мы теперь солдаты
Надо сказать, село даже как-то приуныло и посерело после его проводов. Развлекать колхоз уже было некому.
И кому теперь рисовать портреты земляков и пейзажи окрестностей. Ленька то делал это отменно. Да, рисовал он действительно превосходно, а вот писчий почерк имел отвратный. Какой-то дерзко примитивный, складывающийся из оригинальных символов, словно бы это была ни Латиница и Кириллица, а какая-нибудь Шумерская клинопись.
За два года службы домой солдат прислал лишь несколько писем, расшифровать которые на селе не нашлось специалистов. Пытливыми очами родители сумели разобрать несколько слов только из первого послания. Но и то, приблизительно весьма. Наверняка сыновья весточка открывалось традиционным приветствием родичам, но подлинная редакция этого приветствия не была прочтена однозначно. Что-то одинаково похожее и на «Здравствуй мама», и на «Свистни мама». Вот, в общем-то, и все письмецо. А дальше, как в той песне : «В каждой строчке только точки, догадайся, мол, сама».
Родные разобиделись на солдата за то, что своим загадочным текстом он адресовывался только к матери, хотя в семье имелись и другие домочадцы. Тем не менее, сообща отправили ему свой сердечный привет с указанием того, сколько заготовили корове сена, где участковый прячет конфискованные самогонные аппараты, какую старожилы предсказывают зиму, и даже, то, что у некой микроскопической Дусеньки прорезались зубки.
Очень старательно описали все новости, как бы сподвигая этой старательностью и самого «красноармейца» на более четкое изображение букв.
Тот ответил на удивление быстро, однако, на этот раз отклик из войск был в два раза короче предыдущего и ровно в два раза непонятнее, поскольку в нем не прочитывалось уже ни одного слова.
Защитник Родины совершил еще, как максимум три небрежных, а потому безуспешных попытки наладить с отчим домом заочный диалог, после чего совершенно охладел к «эпистолярному жанру» и совсем перестал писать родичам.
Впрочем, несколько раз в адрес этого самого дома приходили письма от замполита части, где служил рядовой Забояркин, в коих неравнодушный офицер корил колхозников за никудышнее воспитание сына и всячески бранился.
Однако время, как известно, летит быстро, промчались и годы службы, и вскоре по селу разнеслась весть, что удачно демобилизовавшийся Ленька высадился на ближайшей железнодорожной станции и стремительно приближается к родному селу.
Возвращение из войска
Мать, все глаза проглядевшая на дорогу, тем не менее вскрикнула от неожиданности и метнулась в хату, где и сменила старенький платок на платок по новее, две младшеньких ленькиных сестренки украдкой стали подкрашиваться. А отец, повинуясь какому-то невольному импульсу, облачился в праздничный пиджак, блеснувший большой медалью «За отвагу» и расчесал бороду ореховым гребнем. Старик немного волновался.
А Ленька уже вступал на свою улицу в окружении целой ватаги сельских пацанов. На этой самой улице солдат отколол несколько странный номер, а именно остановился напротив колодца, стал озираться по сторонам и громко спрашивать у сопровождающих, а где тут дом Савелия Забояркина, имея в виду свое родное жилище, чем несколько озадачил свою импровизированную свиту. Все таки за два года половозрелому хлопцу позабыть дорогу к отчему крыльцу, ну как-то нереально что ли .
Выпытав расположение, сын сам же указал на родительский кров рукой, подхватил чемоданчик и пошагал в четком соответствии с выбранным направлением,
Когда наследник попал в поле зрения отца, у того в душе колыхнулось странное ощущение, что что-то в облике сына не так. Несуразность какая-то. Нет, был он, и подтянут, и бодр, да и вообще за годы службы выровнялся, превратился в красивого парня. И форма ему к лицу, и подогнана по фигуре. Но что-то, вот не так хоть убей.
Семья к тому моменту уже дружно вывалила на улицу. И вскоре рыдающая от радости мать уткнулась лицом в грудь возвратившегося солдата, сестренки дружно ринулись к нему в объятия, а отец неловко переминался с ноги на ногу, оглаживал усы и удовлетворенно кхекал, ожидая своей очереди, и гордо поглядывая на селян. Вот тебе и Кенгуру! Кенгура Кенгурой, а в какие орлы запрыгнул. Любо-дорого! И брови уже не шмыгают по лицу, как мыши по амбару.
Степенность поселилась в бровях, твердость какая-то командирская.
Савелий Забояркин поймал в фокус погон служивого, да так и обомлел. Между пальчиков дочери, подрагивающих на плече брата, скупо посверкивали офицерские звездочки. А солдатам срочной службы, как известно, офицерские звания не присваиваются. Для этого извольте — ко закончить военное училище.
Наконец сестренки расступились. Новоявленный офицер вытянулся в струнку перед отцом, кинул ладонь к козырьку фуражки:
-Разрешите доложить, капитан Забояркин к месту дислокации родного дома прибыл!
Отец и сын обнялись и с удовольствием троекратно облобызались. Отстранились, оглядели друг друга с ног до головы и снова слепились в объятиях.
Радостно гомонящая толпа заполнила и двор, и дом. Все поздравляли хозяев с приездом сына. Все знали, что по случаю его возвращения будет совастожено богатое застолье. Телеграмма пришла заблаговременно, и всевозможные явства, так радостно волнующие аппетит соседей своими запахами, начали готовиться еще со вчерашнего утра. Ах, эти веселые холодцы-молодцы с острым, щекочущим ноздри хренком, грибочки со сметаной, свиная колбаса с чесночком и кровью…
Ленька широко раздал подарки: матери — традиционный платок, сестренкам — бусы и колечки, отца порадовал наручными армейскими часами, ценившимися тогда чрезвычайно высоко.
— Носи, батя, на здоровье. Сам выбирал, гляди, синий циферблат, красная звезда. Эх, себе вы взял, да не почину мне, мне по дороже положены, офицерские. А эти они скорее для прапорщицкого состава. Тебе стал быть в самый раз. Ты ж до офицера не дослужился.
Отец бережно упрятал приобретение в шкатулку, закрыл ту на ключик. Задрав полу пиджака, высунув от напряжения язык, отпустил ключик в карман брюк:
— Пойдем — ко, сынок, побалакаем.
Военная тайна
Забояркины уединились в саду, расселись на скамейке. Было пасмурно и свежо. Где-то над горизонтом в туманных, клубящихся тучах уже гулял дождь, дымчатую пыль которого ветер заносил на далекие луга, видимые из сада.
Пахло свежим ветром, молодой травой и цветущей черемухой, так сладко, что хотелось петь.
Младший Забояркин достал портсигар желтого металла, открыл крышку, пригласил старшего угоститься дорогой папиросой.
Пока отец мял и с наслаждением нюхал душистую добычу, сын тукнул торцом бумажной гильзы в крышку портсигара, дунул в гильзу, пихнул ее в рот, в волнении закурил.
— Я, батя, в космосе два раза был, — лихой стремительной струей выдул Ленька дым, который ветер угодливо подхватил и развеял по саду, воровато огляделся и перешел на шепот, — не писал потому, что мои полеты были глубоко засекречены. Особо важный военный эксперимент. Но какой я тебе не могу рассказать. Сам понимаешь, подписка и все такое. Замполит меня шифровал, обязан был своими письмами, задача у него была такая.
Отец затянулся и закашлялся.
— Это что же тебе за полеты капитана присвоили?- Наконец обрел он голос, но долго еще сипел, как простуженный.
— И не только это. Еще звезда Героя и бюст на родине. Но награждение и открытие будут произведены позже. Пока готовятся документы.
-Так это стал быть ты на побывку приехал?
-Так точно. Отгуляю десять деньков и обратно в часть. А часть моя, папаша, в Звездном городке в Подмосковье. Вона как судьба-то обернулась.
Не смотря на строгий наказ отцу не разглашать до поры до времени государственную тайну, слухи о том, что Ленька Забояркин слетал в космос, в каких — нибудь два часа широко распространилась по центральной усадьбе и прилегающим хуторам. Видимо продолжатель дела Гагарина проболтался кому-то еще. Стали известны и кое — какие подробности. К полету земляка готовил сам Королев, приземление состоялось близь города Аркалык в знаменитой Казахской степи. Из степи космонавт Забояркин был срочно доставлен на личный прием к Брежневу, где имел с генсеком долгую и доверительную беседу.
Чествование героического земляка
Вечером в доме Савелия Забояркина за праздничными столами собрался чуть не весь колхоз. Присутствовал и его председатель совместно с правлением. Размашисто пил за здоровье космонавта, за пройденные им звездные трассы, капитально захмелев, благодарил родителей за воспитание сына-героя, обещал оплатить производство и установку бюста из средств коллективного хозяйства, для чего был согласен продать трех племенных бычков. Нередко срывался на песни, причем пел, что ни попадя: от «Калинки-Малинки», до «Знаете, каким он парнем был».
И хотя восседающий во главе стола во всей своей доблести и славе капитан Забояркин всячески отнекивался и отрицал сам факт своего выхода на орбиту, шифруясь в полном соответствии с полученными инструкциями, всем было понятно, что подвиг свой он совершил, и на него, а совместно с ним и на все село, как манна небесная, повалятся всяческие блага. Может быть, даже поставят новую водонапорную башню и кинут дорогу.
Красны девицы стреляли в героя ресницами группами и поодиночке. Присутствие потенциального жениха такого масштаба мобилизовало их на самые активные действия, возможно даже с военными маневрами .
— Ах, была не была,- расчувствовавшийся Ленька залихватски махнул рукой и куда-то исчез. Однако вскоре вернулся и вручил председателю какую-то тяжелую штуковину, весьма смахивающую на булыжник:
— Вам, Алексей Евсеич, подарок! Осколок метеорита.
Председатель принял камень двумя руками, бережно поднес близко к лицу, как на великую ценность свел на нее свои по крабьи выпученные глаза.
— А это вам, Данила Григорьевич!- Офицер поднял на всеобщее обозрение полиэтиленовый пакет с сыпучим желтоватым содержимым,- лунный грунт!- И передал его колхозному бухгалтеру.
В горнице царила гробовая тишина. Присутствующие были сражены наповал небывалой диковинностью подарков.
-Тю, да это ж песок, Григорич!- разочарованно разминала в пальцах щепотку грунта тощая супруга дебелого бухгалтера,- понюхала. Даже на язык попробовала,- да на что ж он нам сдалси?
В досаде супруг вырвал у нее пакет.
— Песок, песок. По такой песок не сходишь в лесок!- блеснул бухгалтер удачным двустишьем и заколыхался в беззвучном смехе. От удовольствия его свиные глазки превратились в щелочки. Дружный смех взметнулся над столом. Говорят, его даже на ферме было слышно.
Селяне потешались над недалекой бухгалтершей.
Конечно, откуда ж ей, кочережке печной знать, только на Луне такой песок и водится. И кабы не земляк-космонавт не держать ей во веки — веков в руках своих лунного грунта.
Под финал застолья клубный художник Митрич приподнес капитану Забояркину свежий холст, на котором была нарисована ракета, летящая по звездному небу. Свое, несколько, правда, примитивное творение живописец-самоучка, вдохновленный героическим полетом, набросал за час-полтора и теперь вот целиком посвятил означенному полету.
Приняв холст, расчувствовавшийся Ленька пообещал, что проект бюста будет делать Митрич, о чем, якобы кое с кем уже имеется соответствующая договоренность.
Митрич налился благодарной слезой, мотнул головой, молча ударил себя кулаком в грудь. Мол, оправдаю, дорогой ты мой человек. Жизнь положу, а оправдаю!
-Леонид Савелич, ты б и мне горсточку лунного грунта,- дергал Леньку за рукав сосед, дед Афоня,- радикулитом я маюсь. Заездил он меня проклятый. Позволь песочку тово спробовать. Луна ж ближе к Солнцу, стал быть, лучше прогревается. Приложу, глядишь, он и отступит, супостат.
Вопреки законам гравитации
… С рассветом, не сказав домочадцам ни слова, Савелий Забояркин уехал в райцентр, вернулся лишь к обеду. Во дворе, прямо на ходу, как-то молча и сосредоточенно, он вытянул из своих штанов ремень, и увалисто налегая на правую ногу, проследовал в комнату к своему звездному сыну, где тот сладко отсыпался после долгой, опасной и многотрудной вахты.
Сорвав с отпрыска одеяло, он с душой и азартом хлестнул космонавта этим ремнем и видимо сразу же задел за живые места. Ошалевший отпрыск вскочил и, буквально извиваясь в зигзагах кожаного отцовского «раритета», ринулся во двор, где преодолев законы гравитации, ловко перемахнул через забор и позорно провалился в лопухи. Применив тем самым на деле полученный в невесомости опыт.
С настойчивостью каменного командора, отец шагал весь оставшийся день по пятам сына. В конце- концов ущучил его в каком-то хозяйственном закутке и со знанием дела выпорол-таки как сидорову козу.
С удовлетворением подпоясался, погрозил прокуренным пальцем перепуганным насмерть жене и дочкам и удалился в свои покои.
Потом выяснилось, что накануне, не успев сойти с поезда, Ленька, будучи тогда еще рядовым стройбата, кинулся кутить с цыганами, у них-то он и купил или выменял на что-то погоны капитана и дешевенький портсигар. Ну, а остальное, уже дело фантазии и актерского мастерства. Было бы, как говориться, желание праздника.
После того скандала горе-космонавту от стыда пришлось покинуть родное село. Работал в других колхозах трактористом. Потом шоферил. Были в его жизни и радости и беды. Помотало по земле этого чудака Леньку, так, что на несколько других жизней хватило бы. Но тот самый вечер, когда он сидел в зените славы в родительском доме, забыть он никак не может. Ведь недаром же и в его тракторе, а потом и в кабинах грузовиков замечали люди, тот становящийся стареньким холст с ракетой, бороздящей просторы звездного неба.
Родина помнит своего сына
Но вот что странно. После того памятного застолья в народе начали ленькино село называть не иначе, как Звездным городком. Председатель держал подаренный ему булыжник в доме на самом видном месте. И никто в окрестностях даже и не думал сомневаться в том, что колхозный голова владеет настоящим метеоритом. И вроде как даже приезжала какая-то комиссия по небесным телам и дала заключение, что никакой это не метеорит, а медный колчедан, которого по полям и балкам навалом.
Председатель разогнал экспертов граблями. Ворота запер. Камень не выкинул.
-Звездочка упала! Ты видел, видел! – высоко подбрасывал он на своих руках голубоглазенького внучка под ночным куполом неба ,- точно такая же звездочка теперь и у нас в доме.
А клубный художник Митрич безо всякого проекта на глазок, но от души вырубил из дерева бюст Леньки Забояркина, да и установил его в своем дворе. Работа, правда, была далека от совершенства и имела с оригиналом весьма условное сходство.
— Не позорь ты мою седую голову, Митрич, свали ты это чучело от греха подальше. Не ровен час наедут врачи, да и свезут тебя в дурдом, кто тогда киноафиши будет рисовать?- Укорял подчиненного директор клуба.
Но художник его не слушал. И всякий год в День космонавтики надевал праздничный пиджак и возлагал к бюсту знаменитого земляка полевые цветы…
ОТ АВТОРА: Этот текст я показал своему доброму знакомому летчику-космонавту Владимиру Джанибекову. (См.также О Владимире Джанибекове) Владимир Александрович долго смеялся, а потом на полном серьезе сказал: а мы, космонавты, зачастую и не задумываемся насколько трогательно и трепетно относятся люди к нашей миссии. Спасибо, что показали это.
Этой похвалой я, автор, горжусь.