Автор Сегодня, кому скажи, так и не поверит, что в Свистоплясово снимали кино. Деревенька-то невзрачная, лядащая. А, меж тем, так и было. Пришла туда техника, и в каких — нибудь два месяца в извилистой балке, выше села, между бугров появился декоративный, нарядный, малороссийский хуторок середины 19 — го века.
Брали киношные строители глину из ближайшего карьера, лепили ее на горбыли, сверху накрывали строения камышом, белили стены мелом — так возникали курени. Для здания тюрьмы был завезен настоящий камень, и вот она тюрьма с караульной будкой и полосатыми столбами.
Церковь же была плоской — одна фасадная стена с широким крыльцом, подпертая сзади бревнами.
А в августе пошли киношники по селу — вербовать жителей на эпизодические роли. Восемь мужиков «мобилизовали» в солдаты. Шесть — самых статных и относительно трезвых — в жандармы. Они с тех пор так и держались особняком, вместе ходили в баню, вместе пропивали гонорар, словом, крепко сдружились и держали дистанцию.
Степан Рюхин — фермер, крупный мужик «стал» слепым музыкантом, Юрка Топорок — нищим оборванцем.
Митька Кружной — конюхом, Валентин Телятин — писарем, другие — многие, включая баб и детей, постой народной массовкой.
Под вечер нарисовался волонтер и у хатки Кольки Манина.
— Это ваша коза пасется в огороде? — Спросил он у селянина.
— Моя, а что? — Насторожился Колька.
Худенький волонтер, со слезящимися глазками, воровато огляделся, взял Манина за локоть и заговорил почти шепотом, словно доверял великую тайну.
— Видите ли, нужен типаж, селянин с коровой или овцой, для придания глубины натуре. Просто пройдете на заднем плане, ведя овцу. Дело пустяшное, а заплатим хорошо, 10 тысяч рублей.
— Это можно.
— Прекрасно. Тогда ждем вас на съемочной площадке завтра. Придите по раньше скажем в восемь, пока главный метр не начнется, быстренько отснимем, чтоб животное не пугалось, и все дела. Да, и овцу не забудьте.
— Это коза.
— Это не важно!
Всю ночь Колька не спал, волновался. Он то думал, что его сутулого, да неуклюжего никто не возьмет в кино, а тут, пожалуйста, чуть ли не главная роль. Козу выпасать — это вам не хухры — мухры, тут талант нужен. Манин представил себя крупным планом на экране, и сердце его забилось еще сильнее.
Фильм — то ведь все увидят, в том числе и Дарья Ильинична — жена его бывшая.
Разошлись они, после того, как умер сын их пятилетний Сережка, врачи недоглядели, умер малыш от перитонита. Семейный союз беды не выдержал, распался. Жена винила мужа, что повез ребенка в больницу поздно, устраивала такие скандалы, что жизнь Колькина и без того тошная, становилась горькой до полыни.
Запил тогда Манин крепко, без слез на детей смотреть не мог долго и радоваться жизни разучился.
Вернулся в родное село, в родительский домик кособокий, там и доживал свой век, бесславно.
А ведь когда-то был бетонщиком, заливал котлованы для АЭС в Курчатове, даже грамоту имел почетную.
Аукнулась та станция Манину, уже когда жил в деревне, обнаружили у него рак горла, положили в области в онкологическую больницу, готовили к операции, да внезапно выяснилось, что рака нет, хотя операцию все — же какую-то сделали, опухоль была, но доброкачественная.
О своем лечении в онкодиспансере Николай вспоминал с удовольствием, как о поездке на курорт.
Курил одну за одной, мудро щурясь, рассказывал, как — ходячие — по очереди в магазин за бухлом «бегали», как пили, украдкой из грелок и на то, кто первый умрет, ставили.
Из житейских радостей у Манина — телевизор и книги, зачитанные до хлопьев. Из друзей — мальчишка Юрка, из дома напротив, он часто прибегал проведать деда Колю, показывал ему свои игрушки, иные Манин чинил, и взгляд его при виде Юрки, становился теплее и даже как-то веселее.
Иногда их можно было видеть на Колькином велосипеде. «Деда» катал мальчугана, показывал реку, мост и луг. Рассказывал, как какой цветок называется.
Родители Юрки за наследника не опасались, знали, что сосед — человек добрый и правильный. Иной раз и сами просили присмотреть за сыном.
Ну, а с рассветом Колька умылся, побрился, надел единственный свой костюм с галстуком, что на смерть заготовил, взял козу на цепи, да так на съемочной площадке и проявился. Надо сказать, изрядно вымотанный — коза Маруська все время норовила отклониться от незнакомого маршрута, лезла в кусты, хозяину приходилось раз за разом ее оттуда вытаскивать.
— Вы в своем уме?! — Напустился на Манина незнакомый рыжий мужчина с мегафоном, которого к Николаю подвел вчерашний волонтер. — Что вы вырядились, как на поминки? Вы бы еще скафандр водолаза надели. Что у вас, повседневной одежды нет?
— Так кино же, — растерялся «актер».
— Ну какое кино, уважаемый? Ваше дело пройтись с козой по пригорку. Все! Аглая Вениаминовна, — щелкнул пальчиками рыжий, — подберите этому гражданину подходящий гардероб.
— А кто он? — Строго взглянула на Манина миниатюрная женщина с розовыми очками почти на самой макушке.
— Ну не знаю, пастух.
— Я не пастух, — заупрямился Манин.
— А кто же вы? — Иронично спросил «мегафон».
— Пастух — это у которого стадо. А я — хозяин козы, — даже с какой -то гордостью приосанился новоявленный актер.
— Боже ж мой, — иронизировал дальше рыжий. — У нас теперь, куда не ткни — хозяева. Ну, допустим, вы хозяин. Сейчас вас, как хозяина, оденут в обноски, и вы станете пасти свою козу вон там, на травке.
— А речь? — Удивлялся Колька.
— Какая еще речь? — Поднял брови киношник.
— Ну, что мне говорить.
— А-а, вы имеете ввиду текст. Роль — без слов. Простая такая немая роль. Вам понятно?
— А как же характер, судьба? — Интересовался Манин. Коза деловито уписывала какую — то колючку, размашисто перетирая ее челюстями, то и дело потряхивая аккуратной бородкой. Волонтер с интересом глазел на нее.
— Вот, к примеру, почему я сутулый? — Спросил Колька у Мегафона.
— А почему вы сутулый? — В свою очередь спросил Мегафон у Кольки. — Аглая Вениаминовна, почему он сутулый? — Глянул режиссер на костюмершу. Та немо пожала плечами, широко растопырив пальчики.
— А, может я воевал! — Не сдавался Колька.
— Ага, — задумался рыжий и, скрестив руки на груди, бегло оглядел Манина. — Скажем, вы были артиллеристом, заряжающим на Русско — Турецкой войне, подтаскивали снаряды, от того и ссутулились.
— Это смотря какая война. Если 1877 — 1878 -го, то, да, я таскал снаряды. А если 1828 — 1829 -х годов тогда — ядра, у меня ноги должны быть искалечены, на них часто ядра роняли. — Сказал Манин.
— А, что, с турками много раз воевали? — Удивился режиссер.
— Ну, как же, вы что забыли, в первой войне Порта закрыла Босфор.
— Что вы говорите! — Удивлялся рыжий, — я, знаете ли, как-то упустил из вида.
— Протестую! — Встряла Аглая Вениаминовна, — если он воевал, можно предположить, что у него сохранился мундир, по идее он должен выпасать козу в этом мундире. А где я вам его возьму, да еще и заношенный до невозможности?
— Нет, нет, друзья мои, — растопырил руки рыжий и плавно пошел крУгом, — герой войны, пасущий коз, это не наша история. Мы же не водевиль снимаем, а все ж таки, историческую драму. Эй, кто там, кликните сценариста.
К съемочной площадке все чаще и чаще подъезжали автомобили, пускали стеклами солнечные зайчики по белым стенам куреней, по вспомогательным строениям. Городок оживал светотехниками, гримерами, звуковиками, рабочими.
К спорящим подтянулся начальник охраны съемочного городка, он сменился с ночи и не спешил уходить, ему было страшно любопытно, от удовольствия он улыбался в свои пышные усы.
Явился сценарист, низенький упитанный мужчина лет 45 с кружкой, полной спелой вишней.
— Марк Ярославович, у нас тут товарищ с юмором попался, дайте ему простенькую биографию, — велел режиссер сценаристу.
— А кто он по сюжету?
— Эпизод с козой. А он — пастух.
— Вы издеваетесь надо мной, Петр Леонидович? Я скоро всякой транзитной собаке буду историю придумывать. А я, между прочим, всю ночь не спал, сцену в камере накануне казни переделывал.
— А что там переделывать? Там драматургия — в антураже и декорациях.
— Да, я тоже так думал. А Паркуша говорит — не выразительно. Давай диалоги. Вот я и промучился до зари. Там еще и нечетное количество персонажей. Вот вы бы о чем перед смертью думали? -Неожиданно обратился сценарист к Манину.
-А это смотря какая казнь, — рассудил тот.
— В смысле?
— Ну что там, вешать, стрелять или голову рубить будут?
-А, позвольте полюбопытствовать, с какого лешего их должно это волновать на пороге-то вечности?
-Должно волновать. Например, если вешать, то им штаны укреплять следует.
— А в деталях?
— Пояса подшаманивать надо, там оборочку или крючочек. Не красиво висеть, если штаны свалились. Перед людьми стыдно.
-Ну а если плаха?
-Пусть о крестиках подумают. Соскочат ведь с обрубленной шеи.
Сценарист и режиссер переглянулись.
— И вообще, на фига этому пастуху биография. Может тогда и козе его напишем судьбу? — Стрельнул в Маруську косточкой сценарист.
Та посмотрела на него, как на идиота, спряталась за спину хозяину, правда, изредка выглядывала из- за ноги, все так же пренебрежительно пожевывая траву.
— Если хотите мое мнение, то этот старик не должен пасти свое животное. Где это было видано на Руси, чтобы коз за соски мужчины дергали? Их дело — ратное. Он должен быть старушкой. Да, это куда проще и логичнее. И вот она потеряла мужа на войне, сыновья тоже погибли кто — где. Теперь она одна влачит существование с лучинкой, скорбит, доит козу, тем и утешается.
— Вы поняли? — Обратился режиссер к Манину. — Вам надо изобразить бабушку с козой.
Николай представил себя на экране в образе бабки, своих односельчан у телевизоров и категорически отказался.
— Удваиваю ставку! — Соблазнял режиссер, или второй режиссер, кто он там и Манин не понимал.
Колька стал тянуть Маруську, увлекая за собой.
— Хорошо, — сдался рыжий. — Я вашу фамилию в титры вынесу.
— Как это? — Заинтересовался Николай.
-В конце фильма будет ваша фамилия. Навсегда останетесь в культуре.
Манин задумался.
— Аглая Вениаминовна, юбку и платок этому мастеру эпизода, — перехватил инициативу Мегафон. — И поводок от своей собаки ему дайте для козы, цепь выбивается из логики сцены, слишком громоздкая, и потом, коза ведь не собака.
-«Не собака», а поводок собачий просите.
-Ну я, в смысле, кто должен сидеть на цепи.
— Нет, не дам, — заупрямилась ассистентка. — Вдруг коза бешеная или блохастая. Мой Пупс этого не переживет.
— Сама вы бешеная, Аглая Вениаминовна.
— Значит так. Представьте себе, что на косогоре вы с козой один, — инструктировал режиссер приодетого в бабушкино «артиста». — Нет здесь ни камер, ни людей, лишь вы, коза, да свежий ветер. Спокойно себе гуляйте, думайте о насущном.
— О чем? — Переспросил Манин.
— Ну, о чем там вы обычно думаете — о картофеле, о курах, с кем сегодня будете выпивать. Чем глубже вы уйдете в свой внутренний мир, тем лучше. Простенькая, но очень трагическая роль старушки, никого не дождавшейся с войны.
Давайте прорепетируем.
Прорепетировали несколько раз. Колька неуклюже таскал свои сбитые ботинки, спрятанные под длинной, черной юбкой, следом за козой, по склону.
— Двигайтесь естественнее, пластику, пластику дайте, вы же все ж таки женщина, а не заматерелый мужлан? Чего вы все время спотыкаетесь на ровном месте, никак не пойму. Оботрите усталый лоб тылом ладони, схватитесь за сердце, мол, пошаливает, — трубил режиссер в мегафон. — Плавнее, изящнее!
Манин старался.
Наконец подошли к съемке.
— Берите двумя планами с руки и со штатива, — говорил рыжий улыбчивым операторам, которых было двое. Один молодой, чем-то похожий на режиссера и такой — же рыжий, другой долговязый с бликующей лысиной, словно облитой жидким стеклом.
Тут же какая -то вихрастая девица грохнула хлопушкой.
— Стоп, стоп, стоп! — Поднял руки режиссер, лишь только включились камеры. — Это никуда не годится. Зачем вы смотрите в камеру? Я же сказал, ее здесь нет, — сердился киношник на актера, — что вам больше смотреть некуда? Смотрите под ноги, на козу, на небо.- Он снял монитор, подбежал к «королю эпизода».
— Где вы видели старушек с кривыми, прокуренными зубами? — Тыкал он в нос Николаю плоским экраном. — Да еще и лыбитесь так глупо. Оператор, это вам не фотограф. Напрасно вы ищите глазами объектив, никакая птичка оттуда не вылетит, оставьте свои надежды, уж будьте столь любезны.
На Манина с монитора действительно смотрело его зафиксированное глупейшее лицо с обнаженными, лошадьими зубами из — под зловеще надвинутого на лоб платка.
— Берите пример со своей козы, пощипывает себе травку, как ни в чем не бывало. Браво, брависсимо, сама естественность и умничка какая. Выходит, ваша коза умнее вас. А уж талантливее, так это точно.
Так, как надо, получилось раза с 20- го, и то режиссер остался недоволен. Но время уже истекало, поэтому удовлетворились тем, что есть.
— Моя фамилия Манин, — мялся Колька перед уходом.
— И что с того? — Переспрашивал рыжий, — а моя Валенок — Версальский, приятно познакомиться.
— Вы же говорили про надпись после фильма.
— А-а, титры. Да пожалуйста! Аглая Вениаминовна. Запишите, «коза тире Манин».
Фильм вышел перед Новым годом, его премьерный показ был на Первом канале, его «ловил» Колькин телевизор, а сам Колька страшно волновался. Да, как и все село, семьями и поодиночке, прилипшее к экранам.
Впрочем, Манин нервничал больше всех. Ему стыдно было появляться перед земляками в женском образе, знал, что засмеют, однако, участие в титрах все искупало.
Вот именно эти титры казались случайному актеру в фильме чем — то самым важным. Словно его никому неизвестная фамилия входила в какой — то главный список, итожащий жизни людей, подтверждающий, что жизнь прошла не напрасно и останется в памяти людской навсегда.
Со стучащим в ушах сердцем дождался он свой выход, впрочем, коза была показана крупнее и дольше «старухи». В старухе же Николай сходу вроде и не угадывался, поскольку был взять бегло, и все эксперименты с пластикой- коту под хвост.
Однако явлен он был ровно настолько, сколько было нужно, чтобы опознать Манина тем, «кто в курсе».
А в курсе были все, поскольку слух, что Колька Манин сыграл бабу, по селу разнесся мгновенно в самый день съемок. Больше всех веселились «жандармы» в своих банях.
После сцены на пригорке Николаю казалось даже, что он слышит издевательский хохот за окном, ожидал, что вот вот в стекло полетят снежки.
Но вот наконец и титры. Колька встал перед самодельным столиком. Сутулясь, поднял рюмочку. Он решил осушить ее после своей фамилии. Отметить и закусить огурчиком.
Бежали одна за одной строки, уезжали куда -то под верхнюю линию экрана. Вот и последняя с эмблемой киностудии ушла в никуда.
Фамилии Манин в титрах не было.
Николай медленно выпил водку, неловко ее проливая, заел огурцом, отер дрожащей пятерней губы. Огурец показался ему слишком соленым.
Раздетый он вышел во двор, встал посреди, расставил руки, ловя грудью ветер. Он плакал горячо и безутешно, неловко отирая набегающие слезы, и блестела холодная Луна в воспаленных глазах, тоскливо устремленных в далекое небо.
Он утешал себя, говорил, что зря расстроился, подумаешь, какой пустяк — его фамилию пропустили. И все равно ему было горько. Он , почему — то, надеялся, что от того, что папку «напишут» в фильме, сынишке на том свете станет радостней и светлее.
От автора:
Фильм — «Союз отверженных»
Жанр — Историческая драма
Страна — Россия
Год — 2019
режиссер:Петр Павленко
сценарий:Андрей Руденко
Марк Волынин
оператор:Григорий Ямпольский
в эпизодах:
Николай Манин
КОНЕЦ
Александр Калуцкий
фото — из открытых источников.
©
