Пугало объявило мне войну. Колоритный юмористический рассказ

 В начале августа в Свистоплясово случилось две беды: механизатор Василич развалил трактором мост над речкой Студеной, который по той же речке и сплыл вниз по течению, да приехал на побывку прапорщик Васька Сысоев, уроженец села.
Служил этот Сысоев где-то под мирной Костромой, но в село являлся, как с фронта – весь в камуфляже и каких-то невероятных орденах.
Сысоевский дом – напротив выгона, рядом с хатой Мотузковых. От тех Мотузковых, считай, никого не осталось, один Семен — 48 — летний пенсионер по инвалидности, по кличке Мотузок.
Ну, так вот. Под вечер, как только прапорщик рассовал по родительским углам свои вещички, а сделал он это по военному бодро, сошлись эти двое соседей — Сысоев и Мотузок — во дворе у Мотузковых, отметить Сысоевское возвращение.
Гость выкатил бутылку породистого коньяка, сосед достал из подвала, пропахлого солеными помидорами, запотевшую бутыль сладкого первача. Таким образом стол был украшен элитными напитками.
Дружки вот так кутили ежегодно, обоим казалось, что застолье их не прекращается вовсе. Вся жизнь «между» — служба, уход за огородом, ожидание пенсии – все это второстепенное, а главное — только вот это вот сезонное, задушевное сиденье, в которое оба скатывались в середину года, как в воронку.
Они уже даже не здоровались, а молча садились к столу, как ткацкому станку и начинали мастерски пить, двигая стаканы, как мошенники наперстки.
После второго-третьего  в груди расцветала сирень кистями развесистыми, душистыми…
По накатанному сценарию все шло и теперь.
— Што ж, Васька, не дали тебе генерала? –  Мотузок с виду вроде как пришибленный, ну уесть не упустит случая. Причем ест всегда за одно и то же живое место.
— А ты так и живешь бобылем? – Зеркально ответил прапорщик и высокомерно ощерился, — а все потому, что ни одна путная баба с тобой не хочет связываться. Ни кола у тебя, ни двора, ни денег, ни погон. И морда, как рукавица караульная.
Приятели обнялись, слепились лбами. Захорошело невероятно.
— Сысок!
— Мотузилло!
К тому моменту коньяк уж кончился. Налили каждый сам себе по полному самогона, выпили, дружно заели хлебом с соленым салом и чесноком.
— А на кой мне генерала, когда мне генералы сапоги чистят? – Развалился на лавочке отпускник, обняв рукой ее спинку. — Я кто? Я коптерщик! А коптерщик в армии – первый человек. Вот не отпущу тебе гуталина, или утюг не дам – и весь ты, как курица мокрая, никакого с тебя вида.
Хоть ты полковник, хоть герой, когда на тебе сапоги нечищеные — ноль ты без палочки.
Так и ходят за мной с подъема до отбоя: Василь Максимыч, дай мыла, Василь Максимыч, галуна отмерь, а я бровью только так поведу, и говорю, на вас – неумытых — мыла не напасешься. Ну, бывает, генералы и сотню суют, а куда им деваться, мыться-то надо? Блоха не разбирает, рядовой ты или генерал, всех кусает одинаково. Все я и решаю, как тут быть. Считай, вся дисциплина и оборона — на мне!
— Ну не зря же вас, прапорщиков, да мичманов сундуками называют, — тонко подыграл Мотузков и продолжил, — тебе хорошо, вон, вокруг тебя сколь народа. А мне и словом перекинуться не с кем.
— Что, так один и живешь?
— Ну почему один? Пугало вот огородное завел. Культурным прикидывается. Как на грядки выхожу, так здоровается. Ну « Скорую», если что, не вызовет. Бессердечное напрочь.
— Так пригони его сюда. Проверим на вшивость.
Мотузок  прожевал, поднатужился и свистнул, не по состоянию громко. Даже прапора оглушил. Вороны поднялись над садом. Калитка в сад со скрипом распахнулось, и во двор с огорода ввалилось пугало:
— Последний раз я к тебе иду по свистку,- напустилось оно на Мотузка, стараясь не уронить себя перед посторонними. – Коли хочешь видеть меня — подойди, уважительно пригласи, по имени отчеству. Мол, пожалуйте ко мне на чай. А ты свистишь, как локомотив.
Это чучело было в старом военном кителе, что сразу же сбило с толку прапорщика. Погон-то на кителе не было, потому, как обращаться к прикомандированному прапорщик не знал.
Опужало –то оно опужало, а ну как при звании окажется!
В тех местах пугала почему-то «опужалами» называются.
— Вас бы ко мне в коптерку, я б вас с иголочки одел. Ботинки офицерские, ремень, фуражка, одеколончик «Саша», окантовочка. Все, как положено. Сразу на человека стали бы похожи, на офицера то есть, при вашей –то стати, — сходу подмазался Сысоев.
— Разрешите вас самогончиком угостить,- поднял он стакан. Стакан сверкнул в лучах заката.
— А ты хто такой есть, чтоб я с тобой пило? – Сразу показало характер пугало.- Совсем вы тут без меня развалили субординацию. Ну – ко, смир – р — рно! – Рявкнул китель.
Прапорщик невольно подскочил и встал во фронт и зауважал пугало еще крепче.
— Вот так, — подобрев, пробурчало соломенное чучело, — соблюдай субординацию. Все ж таки мое положение выше. Наливай, давай.
Оно присело, взялось за огурец:
— Я тут с вами пью, а у меня там птицы весь урожай склюют. Метнись, Мотузок, на грядки, да распугай пернатых.
Семен убежал, а когда вернулся, увидел, что его собутыльники сдружились, они шептались, обнимались и хихикали.
И Мотузка такая обида взяла:
— Чего ж ты, Васька, со мной, как чужой, а с каким-то пугалом огородным, как сродным, душу ему открываешь, — стал он укорять соседа.
Приятели дружно глянули на хозяина. Соломенный гость вздохнул, а прапор налился суровостью:
— А что, как пугало, так оно и не человек? – Обстоятельно, с чувством выговорил Сысоев, поглядев на свой кулак. Пугало теперь еще больше казалось ему каким-то невероятным военачальником, и  прапорщик уже искренне ценил его.
Пугало поощрительно погладило сундука по голове, потом ехидно сощурилось на Мотузка:
— Я, по твоему, вам не чета? Недостойно я твоего застолья, Мотузок? Бери пример со своего соседа, он сразу понял, кто я.
Ладно, ты еще узнаешь меня, на коленях будешь ползать у моего подножья.
Опужало уковыляло в сад. Потом вернулось, допило из стакана, распихало по карманам горсти конфет, и, наконец, удалилось, зловеще блеснув на Семена сколотой пуговицей. Тот даже слегка протрезвел — забористый перчик!
А уже с утра, едва успел Мотузок опохмелиться, обнаружил он нацепленный на заборный гвоздь бумажный листок с явной угрозой в свой адрес:
« Я объявляю тебе войну!», соломенной рукою пугала криво было начертано на нем и снизу пририсован грозный череп с костями.
А уже через полчаса наяривал Мотузок по сельсоветовскому телефону в центральное село Подушкино участковому Портупее.
— Опужало объявило мне войну! Прошу прислать вооруженное подкрепление!
Порупея порекомендовал осажденному Мотузку опохмелиться и бросил трубку.
Семен набрал снова. Когда война дышит в затылок, тут не до шуток.
На сей раз бдительный участковый зафиксировал ФИО звонящего и пригрозил ему вытрезвителем.
Домой Мотузок возвращался через выгон, на котором паслись частные бычки. Раньше селянин их боялся. А теперь словно и не замечал.
Брел пока не оказался нос к носу с коричневым таким упитанным годовалым бычком, кажется каменщика Евсеича. Равнодушно заглянул в его глупые глаза и сплюнул. Бычок, резво фыркнул, аж губа верхняя у него задребезжала, и, взбрыкнув задними ногами, убежал.
Мотузку осталось только слюну отереть со щек. Он уперся во входную дверь дома Сысоева:
— Выходи, на меня опужало напало. Воевать будем, — объявил он мобилизацию своему соседу.- Из-за тебя все. Я просил тебя его поить?!
Сосед никак себя не проявил, однако, с обратной  стороны  двери коротко швиркнула задвижка.
На словах прапорщик был геройским воякой, а как дошло до сражения, так он — в кусты.
— Всегда ты, Сысок, подлизой был. И тут к опужалу подлизался!- С досадой констатировал брошенный на поле боя сосед. Дома он хлебнул самогонки и завалился в кровать копить силы перед сражением.
А пугало меж тем стало развивать боевые действия. Перво – наперво, оно покинуло огород, и всяческая голодная птица устремилась на его урожай, и стала уничтожать  со скоростью пожара.
Опужало же стало лагерем в саду, с которого еще остававшиеся там пернатые тут же слетели, бросив садовые плоды на съедение всевозможным паразитам, которые, словно почуяв покровительство соломенного чучела, накинулись на яблоки, сливы и груши с небывалой прожорливостью.
Яблоневые плодожорки шуршали по всему саду, было видно, как они разевают свои акульи пасти.
Сначала поставил Мотузок на пугало капкан, да в него попала какая-то дикая кошка, а опужало хохотало, и козыряло своим высоким положением.
Потом бедолага выстрелил в охальника из ружья — дробь ушла в солому, как в песок, а противнику хоть бы хны.
Шутка ли сказать: пенсия у Мотузка – кот наплакал, тут вся надежда на урожай. А ему такое поругание от его же охранителя.
Тогда соорудил  Мотузок новое пугало и выпустил в огород, но оно как-то там не прижилось, и где-то затерялось. Позже оно было замечено на службе у старшего пугала, с которым воевал Мотузок. Якобы подносило патроны.
Ну, а потом случилось уж совсем невероятное: явилась делегация из военкомата прямо на дом Мотузковых. И очень дородный военком, статью похожий на бабу, лично зачитал  приказ о присвоении пугалу очередного воинского звания майора и вручил погоны с двумя просветами.
С тех пор Мотузкову совсем не стало житья. Опужало, совместно с младшим своим собратом, расквартировалось у него в доме, там же был замечен и предательский прапорщик Сысоев, как раз в тот момент, когда ко всей этой гоп — компании приблудилась свора бродячих дворняг, и одна собака все интересовалась у Мотузкова в порядке ли у него паспорт.
Мотузка гоняли за спиртным, унижали и всяко сживали со свету.
Ютился он теперь в сарайчике, рядом с заброшенным курятником. По ночам, в скупом свете свечи, строчил во всяческие инстанции кляузы на пугало. Мол, помогите, люди добрые, путем военного переворота к власти в моем хозяйстве пришла военная хунта.
Меня, законного хозяина, отстранила от власти и заточила в курятник.
Звезды скупой стайкой сияли в ясном небе над дальним краем хутора. Одна, самая нижняя пульсировала, как спутник.
Время шло, подкрепление все не приходило, хунта кутила суки напролет. Выжрала весь хозяйский самогон, потрескала огурцы, даже зеленые арбузы и те пошли в ход. Так и летали их полосатые корки через забор.
А прямо посреди двора, буквально не по дням, а по часам росла гора из пустых бутылок. Такой вот апофеоз войны.
Ну, что странно, всегда, после ночных кутежей, плелось пьяное пугало в огород. И  торчало прямо на капустных грядках, первым  встречая рассвет.
— Мне не огурцы и не кавуны жалко, пойми ты бродячая душа, — жаловался Мотузок почтальону Савельичу. – Вся эта кодла меня за человека не считает, вот что обидно.
— Если со своим пугалом поскандалил, то жизни оно тебе уже не даст, — глубокомысленно вздыхал почтальон. – Исстари так повелось. А вообще, бросил бы ты пить, Семен. Подай –ка мне палку, а то нагибаться трудно.
Мотузок подобрал  в траве почтальонову палку, у него у самого в глазах замелькали искры.
Бежал как-то Мотузков в лавку за водкой, а тут ему навстречу председатель сельсовета Роман Романович, ага. И спрашивает:
— Что, Семен, пугало твое на повышение не пошло?
— А что такое? – Споткнулся Мотузок.
— Да слух просочился, что инициативная группа собралась выдвинуть его в депутаты,- подмигнул Романыч.
Семен только руками развел. А ближе к вечеру побрел в библиотеку, поискать какой литературы против пугала. А что? От тараканов есть брошюра, от яблоневой плодожорки тоже, должно, по идее, быть и от пугала.
В библиотеке — заведующая, да сынок бухгалтера местного ОАО Сережка. Любознательный паренек, даже в шахматы где-то за район играл, теперь сидит в Интернете – точка в библиотеке оборудована.
— Слышь, Серенька, ты хоть молодой, да все знаешь,- подъехал к юноше Мотузков. Парнишка снял наушники, обратил  озорной, симпатичный взгляд на односельчанина:
— Знаю. Ты тот самый дядь Семен, которого пугало из дома выгнало.
— И что же делать мне? – Мотузок едва не заплакал от умиления, так лаконично и точно еще никто не смог сформулировать его отчаянную ситуацию.
— У него же, Сережа, ты пойми, положение высокое. Куда мне против такой силы?
— А ты шест его укради, и все дела!
— Как? То есть, вот так вот взять и украсть?
— Именно. А то сам же ты его на эту высоту подсадил, сам же и страдаешь. Кстати, классическая ситуация.
Домой Семен не бежал – летел! Сходу – на огород, вырвал тот самый шест, на котором пугало торчало, стал ломать через колено — не ломается — толстый. Тогда Мотузок побежал к реке, да по речке его и сплавил. Вслед за мостом.
Утром кинулось пугало в огород, а торчать не на чем, мечется по земле, взлететь пытается, норовит через калитку обратно в сад занырнуть. А Семен путь ему преградил, да китель – то с него и сорвал.
Пугало Мотузка обвильнуло, растворилось где-то в утреннем тумане, и больше у Семена не появлялось. Вслед за ним пропала и вся его свита. Кинулся Мотузков к соседу прапорщику, оказалось сундук уж дней пять, как съехал. И замок уж слегка оржавел.
А пугало долго моталось по району, шест подходящий искало. Напялило на себя бабье платье драное, и мечется кругами.
И, наконец, нашло свой шест в городе, в клубе. Танцует теперь там стриптиз на шесте. Что удивительно, посетители валом валят «на чучело». Щедро суют ему в соломенное декольте рубли, а то и доллары.
Такая вот интересная история, прости Господи нас грешных.